Прогулки с учеными

Портрет наукограда в рассказах местных учёных представили журналисты «Кота Шрёдингера». Авторы - участники мастерских репортажа и фоторепортажа «Летней школы-2016». Попадая в Дубну, ты словно оказываешься на грандиозной научной конференции: что ни улица — имя великого учёного. Почти все они жили здесь и работали в Объединённом институте ядерных исследований (ОИЯИ). Благодаря им этот городок в советские годы стал легендарным местом, где было сделано больше половины отечественных открытий в области ядерной физики. Но какими людьми были эти выдающиеся учёные? Во что они верили, что ценили и любили, как принимали решения, как общались с окружающими? Как вообще протекала жизнь в советской Дубне? Эту живую историю не найдёшь ни в школьных учебниках, ни в энциклопедиях. Впрочем, многое могут рассказать нынешние обитатели наукограда — ученики тех, чьи образы и имена запечатлены в памятниках и названиях улиц. Они, так же как и их наставники, работают в ОИЯИ и создают современную историю Дубны, которая по сей день остаётся крупнейшим в России цент­ром по синтезу и изу­чению транс­ура­но­вых элементов. Журналисты «Кота Шрёдингера» отправились в науко­град и несколько часов гуляли по его улицам с местны­ми физиками, беседуя о прошлом, настоящем и убежда­ясь в том, что важные события могут происходить не только в кабинетах института, но и на набережной Волги, на концертах бардов и во время посиделок на даче. Прогулка первая   «Великому учёному и веру могли простить» Учёный: Геннадий Ососков — доктор физико-математических наук, выпускник МГУ им. М.В. Ломоносова, главный научный сотрудник лаборатории информационных технологий ОИЯИ, автор около двух сотен научных публикаций и… известный в Дубне поэт. В институт пришёл больше пятидесяти лет назад. С тех пор работает в одной и той же лаборатории, которая за это время сменила несколько названий и руководителей. Его первым начальником и наставником был знаменитый советский физик Михаил Мещеряков. Всю жизнь Ососков помимо физики и математики занимался общественной деятельностью — был одним из организаторов знаменитых концертов бардов в Дубне. Встречаемся на пересечении улиц Векслера и Ленинградской. Идём прямо до улицы Флёрова, потом налево, к памятнику Михаилу Мещерякову — основателю и первому директору Института ядерных проблем в Дубне. — Эти четырёхэтажки построили болгары после открытия ОИЯИ в 1956 году. Институт учредили сразу одиннадцать государств, и для участия в нём нужно было платить взносы. Не у всех стран на это были деньги — они помогали строительством. Помню, как ­росли эти дома, буквально на глазах. Хорошие получи­лись, — Геннадий Ососков с ностальгией глядит на низенькие многоквартирники. На торцах некоторых растянуты плакаты: «Науко­град Дубна приветствует вас!», «60 лет наукограду Дубна». — А вон в том доме, что повыше — башню видите? — показывает учёный, — там я живу. Раньше мы с женой принимали целые делегации учёных. Они жили у нас семьями, в том числе иностранцы. — И знаменитости среди них были? — Конечно, раньше в Дубне было много и научных звёзд, и артистов. Сейчас многие повымерли. Постояв у памятника Михаилу Мещерякову, идём по аллее к набережной Волги. — Мещеряков фактически построил Дубну, больше него для города никто не сделал! — Ососков кивает на мощного мужчину со строгим взглядом, отлитого из бронзы и восседающего на такой же бронзовой лавочке. — Обидно, что в его честь названа только ­половина улицы: одна половина Мещерякова, другая — Инженерная. — Вы с ним работали? — Он мой бывший начальник, авторитарный был. В ту пору, когда он был директором Института ядерных проблем, все в городе его слушались. Если он собирался в кинотеатр и опаздывал, без него просмотр не начинали. Он был человеком потрясающей эрудиции, цитировал каких-то мудрецов — с ним было жутко инте­ресно. Но кто-то на него составил бумагу: мол, «не годится в директора». Его сместили и сделали начальником группы. Через какое-­то время, так как Мещеряков имел огромный организаторский опыт, его назначили директором только что созданной лаборатории автоматизации и вычислительной техники в структуре ­ОИЯИ. Я как раз пришёл туда работать. — Вы, наверное, тоже с его строгостью не раз сталкивались. — Коне-е-ечно! Как-то раз он отправил меня как знающего немецкий в Германию, чтобы купить там американскую вычислительную машину и научиться на ней работать. После обучения мне выдали сертификат на английском, где было написано: «Ososkov learned to operate a machine». Я английский тогда знал плохо, а наши дубнинские умельцы перевели это как: «Ососков научился управлять автомобилем». Как Мещеряков кричал! — смеётся Геннадий. — Грозил мне пальцем: «Я тебя зачем туда отправлял?!» Тогда я вы­учил английский и потом часто помогал коллегам с переводами. — И правда жёсткий начальник. Удивительно, что вы о нём с такой нежностью и уважением отзываетесь. — Этот человек очень круто менял мою жизнь. И всегда в позитивном смысле. Однажды он вызвал меня и говорит: «Мы решили делать автомат для считывания информации с плёнок, с экспериментальных данных. В ЦЕРНе (Европейская ­организация по ядерным исследованиям близ Женевы) такой уже есть, вы должны поехать и научиться». Я тогда растерялся: «Как же так, я никогда в жизни этим не занимался!» Ответ Мещерякова был прост: «Вот и займётесь». В итоге до сих пор над этим работаю. И счастлив. — А по-дружески вы общались или только как подчинённый с начальником? — Мы дружили, и наши жёны дружили. Он жил в коттедже недалеко от меня, часто нас с супругой в гости приглашал. Он же фантастической судьбы человек! Единственный советский физик, который присутствовал в 1946 году на атолле Бикини, когда американцы испытывали атомную бомбу. Всем учёным-наблюдателям подарили проектор и ленту, на которую был снят взрыв. Он нам этот фильм у себя дома показывал. Гуляем по набережной Волги. — Воднолыжный спорт у нас и сейчас популярен. Хорошо! — Ососков щурится от бликующего на воде солнца. — А как давно дубнинцы начали им увлекаться? Мне казалось, это относительно новое развлечение. — О, у нас здесь моду на водные лыжи ввёл ­знаменитый Бруно Понтекорво — прекрасный советский физик италь­янского происхождения. Есть забавная история, с ним связанная. В 1964 году в городе проходила первая международная конференция, куда приехало много иностранных учёных, в том числе коллеги Бруно Максимовича, как его тут звали. И вот он захотел показать всем, какой он крутой. Встал на водные лыжи, а катер так сильно дёрнул, что у Бруно позвоночник повредился. От страшной боли он потерял сознание и начал тонуть. Но потом очнулся, стал барахтаться. Над ним смеются: «Лихой Понтекорво, вот и показал класс!» А мы с женой тогда недалеко на лодке катались. Инна увидала испуганное лицо Бруно, прыгнула в чём была в Волгу и вытащила его. Потом они очень подружились, жена хорошо знала итальянский. Тут недалеко есть памятник ему и Венедикту Джелепову — двинемся туда. Проходим мимо памятника Владимиру Высоцкому и дома культуры «Мир». Поворачиваем направо, к памятнику Бруно Понтекорво и Венедикту Джелепову. — В молодости я был председателем совета этого ДК. Мы следили, чтобы деньги, выделенные ОИЯИ на культуру, расходовались правильно. Я пел тут в академическом хоре. Мы постоянно ездили в Москву на концерты, и к нам с гастролями часто приезжали. — Какие гастролёры вам больше всего запомнились? — Однажды была у нас на экскурсии в институте актриса Галина Волчек. Мы тогда установили на ЭВМ программу «Элиза», это был один из первых экспериментов с псевдоинтеллектом. Программа слушала человека и потом — у неё была большая база данных — отвечала вопросом на вопрос, как в Одессе. Волчек стала задавать вопросы, «Элиза» ей отвечала и очень быстро втянула в разговор о себе. Актриса была убеждена, что с ней человек говорит. — Ничего себе! — Ага, у нас вообще была необычайно активная социальная жизнь до перестройки. Мы собирались лабораторией по любым поводам. Делали театральные постановки на злобу дня. Я писал для них стихи. — А песни не писали? У вас же тут всегда очень любили бардов, да и барды Дубну обожали. — Их много бывало, это правда. Высоцкий ­несколько раз к нам приезжал. Он тогда ещё не был особо известным. Пел в основном блатные песни. Я всех приезжавших бардов записывал на магнитофон, возил потом в Швейцарию, в ЦЕРН — западных коллег просвещал. Визбор бывал неоднократно, хорошие песни пел Евгений Клячкин. Подходим к памятнику Понтекорво и Джеле­пову. — Мне очень нравится эта композиция: учёные здесь похожи на себя, — довольно улыбается наш провод­ник. — Кстати, с Бруно последний раз я встречался в Риме, когда он ездил навестить родных. К тому времени он уже был болен Паркинсоном. — Понтекорво, судя по всему, перемещался только на велосипеде? Не зря ведь он даже в бронзе с ним запечатлён. — Конечно! Весь город был на велосипедах. До последнего времени я тоже ездил на нём, сейчас ноги болят. Шагаем по улицам Мира и Академика Балдина. Добираемся до храма Похвалы Пресвятой Богородицы на берегу реки Дубны. Начинается дождь. Геннадий Ососков предлагает спрятаться под сводами храма — бежим к укрытию. — После революции на месте этой церкви, точнее, прямо в её здании была ремонтная база МТС (машинно-­тракторная станция. — «КШ»). И чтобы тракторы с комбайнами могли сюда заезжать, в стене сделали большой проём. Потом тут была столовая пионерлагеря и что-то ещё. Не было даже рам в окнах. — Когда её реконструировали? — В конце 1980-х возникла у правительства мысль церковь реставрировать. Я участвовал в той комиссии, предлагал устроить концертно-выставочный зал, — рассказывает Геннадий. — Провели референдум, и народ Дубны проголосовал, чтобы здесь была нормальная церковь. Но если бы тогдашний директор ОИЯИ акаде­мик Николай Боголюбов не дал своё благословение, её бы не было. Это тот самый, которому стоит памятник у Дома учёных. А на фасаде церкви есть табличка с благодарностью Боголюбову. — Дал благословение? — Он верующим был всю жизнь. Деньги от государства были мизерные — только стены восстановить. Институт дал очень много на внутреннее убранство. Люди принесли невероятное количество спрятанных по домам икон, хватило с лихвой. — У вас в ОИЯИ много верующих было? — Нет. Это было запрещено. Все были партийные. Только Боголюбов плевать на всё хотел. Но такому великому учёному даже в советские годы веру могли простить. Журналист: Анастасия Бикяшева Фотограф: Егор Ступин Опубликовано в журнале «Кот Шрёдингера» №10 (24) за октябрь 2016 г.