Наука — тяжелый труд

Редакция газеты «Университетская Дубна» побеседовала с Ю.Ц. Оганесяном о выборе жизненного пути, гармонии и эстетике, абстрактном мышлении, преподавательском и научном труде и многом другом. Академик РАН, научный руководитель Лаборатории ядерных реакций им. Г.Н. Флёрова Объединенного института ядерных исследований, заведующий кафедрой ядерной физики университета «Дубна», выдающийся ученый, чьим именем при жизни назван новый элемент периодической таблицы Менделеева, Юрий Цолакович недавно отметил 85-летний юбилей. Человеку, который выбирает себе путь в жизни, необходимо с самого начала усвоить некоторые вещи, потому что, как говорил мой отец, выбор специальности — это один из двух самых главных шагов. Первый шаг — когда ты выбираешь специальность, второй — когда ты женишься. Молодой человек, заканчивая школу, должен представлять, что ему делать дальше. А ведь ему 16-17 лет, и часто он этого не знает. Имеет смысл ему подсказать: что бы он ни выбрал, в том числе и науку, — это труд, очень большой труд, и надо быть готовым к тому, чтобы все время этому труду подчиняться. Потому что если на время отойти, то очень может быть, что потом можно не успеть нагнать упущенное.  Все время в положении догоняющего — потому что упустил. Вот еще пример: человек выбирает специальность врача. Я очень хотел, чтобы моя дочь была врачом. Мой товарищ, очень хороший хирург, мне сказал: «Ты действительно хочешь, чтобы твоя дочь всю свою жизнь видела страдания людей?» Подумайте сначала об этом, не каждый человек может всю свою жизнь посвятить такой работе. В этом плане, конечно, уже проявляется характер человека, черты, данные от рождения, его мировоззрение, терпение, воля. Часто, к сожалению, бывает так, что он несерьезно подошел к этому вопросу, начал учиться, потом понял, что это не то.  Не потому что неинтересно, это просто не его. Мы знаем очень много людей, которые начинали, а потом уходили. Это очень сложный момент, и, чтобы в нем правильно разобраться, все, что тебе дают в университете в качестве знаний, особенно на 1-м курсе, надо буквально впитывать, очень внимательно и основательно. Потому что если что-то не сложилось и надо изменить выбранный путь, то сделать второй выбор надо быстро, а не когда ты уже на последних курсах. А если, к счастью, ты сделал правильный выбор, то тут надо уже ценить каждый день, потому что больше таких вариантов получения знаний, когда ты поступишь на работу, никто не даст. Не будет возможности оставить свое дело и пойти в библиотеку спокойно читать книги. О студенчестве в МИФИ Нашу программу обучения сложили из двух таковых: из МВТУ им. Н. Э. Баумана и МГУ им. М.В. Ломоносова. Нас освободили от военного дела, и 6 дней в неделю (почти 50 рабочих часов) мы учились. Практически полный курс двух вузов. Деканом факультета был Леонид Петрович Бахметьев, кандидат филологических наук. У нас было такое мнение, что все крупнейшие физики читали лекции у нас благодаря ему. Учиться было тяжело, к тому же ехать в институт приходилось полчаса на электричке и потом еще столько же пешком. В 9 утра надо быть на занятии. Но мы были молодые и умудрялись еще после учебы в Парк Горького отправиться и до закрытия кататься на коньках. А оттуда опять таким же путем домой и с утра к 9 опять на учебу. Вместе с тем, оглядываясь назад, мне кажется сейчас, что нас хорошо воспитывали, мы были активными гражданами, знали все события в Москве. В Большой театр было сложно попасть. Но все, что давали в Большом, давали и в филиале. Покупаешь абонемент (для студентов по символической цене) и можешь ходить на все спектакли. И тогда мы часто ходили туда, дружили с артистами. Знали, какую ноту певица не может взять, а когда оркестр начинал играть, мы знали, в какой момент начать хлопать… и на той самой проблемной ноте кричали «Браво!». Артисты нас за эту солидарность очень любили. О научной деятельности Наука — довольно тяжелый, иногда даже мучительный труд. Потому что весьма часто бывает так, что, затратив много сил, понимаешь, что выбранная тобой программа действий (исследований) не приведет к желаемой цели. Надо вернуться на исходные позиции и пойти еще раз, уже в другом варианте. Окажется, что и этот путь не перспективен. Потом еще. Потом опять. И все эти попытки выглядят со стороны больше как откат назад, чем движение вперед. Каждый раз понимаешь, что зашел не туда, надо вернуться назад и опять идти, но уже по другой дороге. Считается, что если из 100 попыток найти тропинку в лесу, ты находишь ее 7 раз, ты — гениальный. Но надо понять потом и принять, что все 100 попыток — это поиск нового, неизведанного. Познав все тропинки (говорят — набив шишки), ты придешь, в конце концов, к желанной цели. А может случиться так, что не придешь, а придет другой исследователь. Но он — другой — обязательно будет учитывать твои попытки как ориентиры в своем поиске. И такая жизнь далеко не каждому человеку по душе. Здесь уже характер проявляется. В конечном итоге научный сотрудник — такой же член общества, как и люди других специальностей. Ему небезразлично как общество живет и развивается, как оно относится к его труду. Он нормальный труженик. Любой сотрудник, не только научный, если он работает творчески, не завершает свой труд по окончании рабочего дня. Обычно такие люди не очень требовательны к жизни, у них времени всегда не хватает. Кстати, со стороны они кажутся не очень интересными. Я не сторонник того, чтобы считать, что человек, который занимается наукой, чем-то выше в своих знаниях или в своем мировоззрении по отношению к, например, авиаконструктору или писателю. Об эстетике и науке В науке, которой мы занимаемся, к сожалению, ничего не видно невооруженным глазом (и даже очень вооруженным). Это так называемый микромир. Выпадает большая часть человеческого восприятия. Вот строитель, он построил дом, его видно. Можно делать выводы: хороший, плохой, кому-то нравится, кому-то нет. А как можно говорить о том, чего ты не видишь? Выстраивается особое восприятие. У каждого из нас есть внутри какой-то образ. Я недавно столкнулся с явлением, которое меня поразило. ООН объявила 2019 год годом таблицы Менделеева. Многие люди в разных странах к этому готовятся. Мы, естественно, тоже. В гостинице в Париже, просматривая почту в своем компьютере, я прочел письмо некого Эрика Сцерри — американского издателя из Лос-Анджелеса, который пишет, что он сейчас выпускает книгу, посвященную новым элементам и 150-летию первой публикации Периодической таблицы химических элементов Д.И. Менделеевым. Ему кажется, что мне это может быть интересно. Оглавление книги выглядит следующим образом: каждая глава, посвященная таблице Д.И. Менделеева, написана отдельным автором. Пишет инженер, строитель, математик, философ и т.д. Когда я начал читать, у меня волосы встали дыбом. Я ужаснулся, ведь это с научной точки зрения какая-то невероятная чушь. Бросился уже писать редактору, что такое нельзя издавать. Но тут я увидел послесловие, в котором было написано, что крупные научные открытия, скажем, такие, как законы природы, притягивают внимание не только ученых, но и простых людей, не связанных с физической наукой. В этом смысле они являются как бы достоянием всего общества. И люди вольны воспринимать эти законы по-разному, иногда не научно, а так, как им удобно. Мне рассказывали в музее Д.И. Менделеева, что сам Дмитрий Иванович раз в месяц устраивал семинары, куда приглашал людей разных профессий. Например, название семинара могло быть «Цвет». И все участники семинара — химики, физики, артисты, художники, философы — рассказывали о том, как они воспринимают явление цвета, цветовые различия предметов. Легко понять, что на таком обсуждении их точки зрения сильно зависели от их профессии. Но каждый имел свое представление. В этой книге на последней странице приводится фотография всех авторов, они сидят на лужайке, очень симпатичные, улыбаются. Надо предположить, что каждый человек, который над чем-то задумывается, начинает с того, что создает себе образ, часто совсем ненаучный и нереальный. Меня часто спрашивают: а чем он отличается от научного? Этот образ, конечно, не предсказывает, он, в лучшем случае, только объясняет. А наука ищет причинные связи, пытается найти ответ, почему это именно так, а не по-другому. И найдя ответ, может объяснить целый круг явлений, связанных с этим познанием и предсказать новые. О гармонии в исследованиях Моя жена, музыкант, мне говорила: «Ты почему-то говоришь не ″точный″, ″трудный″ или ″удачный″, а ″красивый″ эксперимент. Почему ″красивый″, он имеет какую-то красоту?» Я не могу рассказать о красоте эксперимента, но внутренняя гармония точно есть. Мой близкий друг, известный скульптор Гукас Чубарян, как-то приехал ко мне в Дубну и выразил желание посмотреть наш ускоритель. Экскурсия, куча железа, а он говорит: «Какой он красивый, величественный». Я спрашиваю его, что тут красивого, а он: «Понимаешь, если в предмете есть правда, то он красивый». Любая вещь, в том числе научное исследование, должна быть гармоничной, законченной, совершенной, если угодно. Поль Дирак, великий физик, очень любил симметрию. Предположение о существовании антиэлектрона, названного позитроном, его идея. Однажды в Париже меня пригласили в советское посольство прочитать лекцию для дипломатов и объяснить им, что такое антимир, о котором пишут французские газеты в связи с открытием на ускорителе в Серпухове анти-ядер — изотопов водорода и гелия.  Я долго думал, как объяснить и сказал: «Вот человек: у него два уха, две руки, два глаза, а нос один, но он посередине, один рот, но он тоже посередине. А сердце одно, и оно слева. Справа бывает редко, и это аномалия. Где же люди с сердцем справа? В антимире. Там должны быть люди с двумя ногами, с двумя руками, с носом посередине, но с сердцем справа. Дипломаты покачали головами, но, кажется, приняли такое объяснение. Сравнивая молодые поколения  Поскольку по долгу службы и роду своей деятельности я общаюсь со многими людьми разных поколений, слышал много раз, что молодежь сегодня не та, что раньше. Вот в наше время …. А мне кажется, что род людской так быстро не меняется, — и молодые, какие были, такие и есть. Другое дело, как молодежь себя проявляет в конкретных условиях (а условия в немалой степени создает старшее поколение). Проявляет по-разному — и в эпоху Возрождения, и в другие времена по- разному. Но в целом — такие же стремления, такие же представления о жизни: что она вечная, как будто они тысячу лет жить будут. Так же легкомысленны в этом смысле. Все это было и все это будет. Такая же молодежь, и мы ее, как и раньше, любим и также на нее надеемся. Проявление другое, но потенция, стремления — спасибо природе, — все такое же . Об абстрактном мышлении В книге Юваль Ной Харари «Sapiens. Краткая история человечества» на меня большое впечатление произвела та часть, где описывается, как в различных родовых группах древнего человека homo sapiens обошел неандертальцев, которые были сильнее, выносливее и смелее. Все, как утверждает автор, началось с формы передачи информации: о чем-то конкретном (неандертальцы) и о том же самом, только сильно сдобренном выдумкой, — сплетней (у homo sapiens). Самое интересное в том, что получателя информации интересовал не столько факт, сколько сплетня, выдумка. Ибо именно эта часть несла элементы абстрактного мышления. Исторически способность абстрактного мышления уводит homo sapiens далеко вперед. Наука использует абстрактные методы. Естествознание — познание окружающего нас материального мира, казалось бы, является делом конкретным, не требующим никакого вымысла. Но пока ты не знаешь еще этого закона природы, а оперируешь лишь отдельными фактами, невольно создаешь в своем воображении некую модель. Дальше ты в плену этой абстрактной модели, которая, как ни странно, выведет тебя на открытие этого закона (явления) природы. Абстрактное мышление более сильно развито у гуманитариев: композитора, художника, писателя. Вспомним Достоевского, размышления его героев, добро и зло, преступление и наказание, Сонечка Мармеладова, ее сны и принц, который придет. При этом писатель с точностью до шагов описывает обстановку: Раскольников живет в мансарде, он идет на преступление и должен пройти в доме четыре ступеньки, прежде чем выйдет на марш основной лестницы. Почему четыре? Эти ступеньки стали мистическими (опять абстракция) …. Полный текст - «Университетская Дубна», №3 (19) 2018